old.vodaspb.ru

скачать в формате Word  (50 kB)


ЛИБРЕТТО ОПЕРЫ

Сказание
о невидимом граде Китеже и деве Февронии

Текст В.И.Бельского. Музыка Н.А.Римского-Корсакова.
По изданию М.П.Беляева (С.‑Петербург, Типография С.Л.Кинда, СПб, Казанская ул., № 44. 1907)


ОГЛАВЛЕНИЕ

ЗАМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ.

ОРКЕСТРОВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ:  “Похвала пустыне”.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Картина I.

Оркестровый переход к II-й картине:  “Сеча при Керженце”.

Картина II.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Картина I.

Оркестровой перехода ко II-й картине: 
“Хождение в невидимый град. Звон успенский. Райские птицы”.

Картина II.

 

Текст отсканирован с упомянутого издания и переведён на ныне принятый алфавит. Наши сноски по тексту отмечены годом их внесения, начиная с 2000 г.

ЗАМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ.

В основу “Сказания” положены: так называемый китежский “летописец”, сообщенный Мелединым и отпечатанный в замечаниях Бессонова к IV выпуску собрания песен Киреевскаго, различные устные предания о невидимом граде, отчасти приведенные там же, а также один эпизод из сказания о Февронии Муромской. Но, как усмотрит всякий, кто знаком с поименованными памятниками, для обширного и сложного сценического произведения рассеянных в этих источниках черт слишком недостаточно. По этой причине были необходимы многочисленный и далеко идущие дополнения, которые, однако, автор рассматривал лишь как попытку по отдельным обрывкам и намекам угадать целое, сокрытое в глубине народного духа, — по одним случайно сохра­нившимся в источниках частностям миросозерцания действующих лиц, подробностям внешней обста­новки и проч. воссоздать другие подробности неизве­стной в целом картины. В итоге, может быть, во всем произведении не найдется ни одной мелочи, которая так или иначе не была навеяна чертою какого-либо сказания, стиха, заговора, или иного плода русского народного творчества.

Нашествие татар на Заволжье и другие внешние события описываются в “сказании” эпическими приемами, — следовательно, не реально, а так как они представлялись в своё время пораженному народному воображению. Поэтому, например, татары являются без определенной этнографической окраски, лишь с теми их обликами, с какими они рисуются в песнях времен татарщины. Сообразно с этим, и язык, тщательной отделке которого автор придавал особое значение, имелось в виду строго выдер­жать не в смысле соответствия его говору XIII столетия, а в стиле того полукнижного-полународного языка, которым выражаются в гораздо позднейшее время духовные стихи перехожих слепцов, старинные христианские легенды и предания, послужившие источником настоящего произведения.

Литературная критика, если бы она когда-либо коснулась этого скромного оперного текста, прежде всего может отметить недостаток драматического действия в большинстве картин оперы. Автор считает во всяком случае нужным оговориться, что отсутствие такого действия допущено им совершенно сознательно в убеждении, что незыблемость требования от сценического представления во что бы то ни стало движения, — частых и решительных перемен положения, — подлежит оспариванию, ибо органическая связность настроена и логичность их смены заявляет не меньше прав на признание.

В заключение, быть может, не лишне упомянуть, что план и текст настоящей оперы, — мысль о кото­рой приходила Н.А.Римскому-Корсакову ещё перед сочинением “Салтана” (1899 год), — во всех стадиях своей долгой обработки подвергались совместному с композитором обсуждению. Композитор, поэтому, во всех мелочах продумал и прочувствовал вместе с автором текста не только основную идею, но и все подробности сюжета, и, следовательно, в текст не может быть ни одного намерения, которое не было бы одобрено композитором.

В. Бельский.

1905.

Замечания о постановке и исполнении.

Сказание заключает в себе всего около 3 ч. 10 м. музыки:

I     действие — около      40 м.

II                    „     „    „       30 м.

III                    „     „    „      65 м.

IV                    „     „    „      55 м.

1-я и 2-я картины третьего действия, а также 1-я и 2-я картины четвертого, должны идти без перерыва музыки. Каждый из оркестровых переходов от одной картины к другой (“Сеча при Керженце” и “Хождение в невидимый град”) дли­тельностью от 5 до 6 минут: — время достаточное для перемены любой декорации, если художник будет иметь это ввиду.

При сценической обстановке сказания никакие сокращения, а также перерывы музыки не могут быть допущены, как искажающие драматический смысл и музыкальную форму.

Пропуск или замена одних оркестровых инструментов другими, за исключением домр во втором действии и других случаев, указанных в оркестро­вой партитуре, — автором не допускаются. Если театр не имеет необходимого набора шести колоколов в глубине сцены, строев С, D, Е, F, А малой октавы и С — первой, то постановка сказания становится невозможной.

Хор должен быть достаточно велик, чтобы выполнить требуемые по сцене (во 2-м действии) подразделения на малые хоры.

При исполнении автор не желает драматических выкриков, шепота и говорка, допуская лишь настоя­щее ариозное и декламационное пение.

В лирических моментах, находящиеся на сцене не поющие артисты не должны отвлекать слушателей от пения излишней игрой и движениями.

Подобно тому, как при издании прежних своих оперных произведений, автор и ныне ставить на вид, что таковые, по его убеждению, прежде всего суть произведения музыкальные.

Н. Римский-Корсаков.

1905.

Сказание
о невидимом граде Китеже и деве Февронии

ЛИЦА.

Князь Юрий Всеволодович                  Бас.

 

Княжич Всеволод Юрьевич                 Тенор.

 

Феврония                                                 Сопрано.

Гришка Кутерьма                                   Тенор.

Федор Поярок                                          Баритон.

Отрок                                                        Меццо-сопрано.

Двое лучших людей                               Тенор, Бас.

Гусляр                                                       Бас.

Медведчик                                               Тенор.

Нищий-запевало                                     Баритон.

Бедяй                                                         Бас.

}   богатыри татарские

Бурундай                                                  Бас.

Сирин                                                        Сопрано.

}   райские птицы

Алконост                                                  Контральто.

 

Княжьи стрельцы, поезжане, домрачи, лучшие люди, нищая братия и прочий народ. Татары.

I действие — в заволжских лесах близ Малого Китежа;

II действие — в Малом Китеже на Волге; III действие, 1-я картина — в Великом Китеж, 2‑я — у озера Светлого Яра; IV действие, 1-я картина — в керженских лесах, 2-я — в невидимом граде.

Лето от сотворения Mиpa 6751.



ОРКЕСТРОВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ:
“Похвала пустыне”.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

В заволжских лесах, близ Малого Китежа, в глухой чаще стоить истопка малая древолоза. Вокруг дубье, вязье да сосны. Поодаль гремящий ключ. Межень лета. Птицы поют. Кукушка кукует. Дело к вечеру.

Феврония вяжет пучками травы и развешивает их на солнце.


Феврония.

Ах, ты лес мой, пустыня прекрасная,

Ты дубравушка — царство зелёное!

Что родимая мати любезная,

Меня с детства растила и пестовала.

Ты ли чадо своё не забавила,

Неразумное ты ли не тешила,

Днём умильные песни играючи,

Сказки чудные ночью нашёптывая?

Птиц, зверей мне дала во товарищи,

А как вдоволь я с ними натешуся, —

Нагоняя видения сонные,

Шумом листьев меня угоманивала.

Ах, спасибо пустыня за всё, про всё:

За красу за твою вековечную,

За прохладу порой полудённою

Да за ночку парную, за вóложную,

За туманы вечерние сизые,

По утрам же за росы жемчужные,

За безмолвье, за думушки долгие,

Думы долгие, тихие, радостные…

(Призадумывается).

Где же вы, дружки любезные, —

Зверь рыскучий, птица вольная?

Ay, ay!!

С мест укромных собирайтеся,

С зыбких мхов, болот да зарослей!

Много яств про вас запáсено, —

Зёрен, малыих[1] мурашиков

Ay, ay!!

(Слетает многое множество лесных и болотных птиц и окружает Февронию).

Феврония (журавлю).

Ты журавль, наш знахарь, долгий нос,

Что ступаешь ты не радошен?

Али травки не сбираются?

Не копаются кореньица?

(Вбегает молодой медведь, ласкается и валяется. Медведя Феврония кормит хлебом).

Про тебя, медведя, худо бается, —

Живодёр ты по пословице, —

Да не верю я напраслине:

Ты велик да смирен вырастешь,

Будут все медведя чествовать,

По дворам водить богатыим

С домрами да сопелями

На потеху люду вольному.

(Подходит к дальним кустам. Из ветвей высовывает голову рогатый лось).

Ты не бойсь зверька косматого,

Покажись, мой быстроногий тур!

(Осматривает рану на шее лося).

От зубов от песьих острыих

Зажила ли язва лютая?

(Медведь лежит у её ног; рядом журавль и другие птицы. Из кустов появляется, незаметно для Февронии, княжич Всеволод Юрьевич и столбенеет от изумления. — Княжич выхо­дить из кустов. Птицы и звери шарахнулись в разные стороны).

Княжич Всеволод (про себя).

Что за притча, Господи!

Встреча небывалая!

Вот уж право невидаль,

Чудеса воочию!

Феврония (про себя).

Молодец незнаемый,

Объявися, кто таков.

Ловчий по одеже-то;

По белóму личику, —

Будто королевский сын.

Княжич Всеволод (про себя):

То не с неба-ль светлого

К нам спустился на землю

Серафим невидимый

Обернувшись девицей?

Али то болотница,

На купавках сидючи,

В тину манит молодца?

Сгинь ты, наваждение,

Разойдися облаком!

Свято место здешнее!

Сгинь, лесное чудище!

(Феврония оправляется от смущения, кланяется, говорить просто и привет­ливо).

Феврония.

Здравствуй, молодец! что-же? гостем будь,

Сядь, отведай-ка меду нашего.

Мёд слезы светлей, а уж сладок как:

Горе горькое — да и то пройдёт.

(Выносит хлеб и мёд на деревянном подносе и воду в кувшине).

Княжич Всеволод (усталый, садясь).

Недосуг, хозяюшка, сидеть:

Приспевают тёмные потёмки.

Феврония.

Все тропы мне ведомы лесные,

Я тебе дорогу покажу,

Скорбен миленький ты что-то. Ай!

Ведь, рукав-то весь в крови. Ты ранен!

Княжич Всеволод.

Стрелся я с медведем, заблудившись,

Уложил ножом, а он рванул

По плечу мне.

Феврония.

Полно не кручинься.

От единой смерти зелья не бывает.

Я обмою рану дождевой водою,

Приложу к кровавой травки придорожной,

Алых лепесточков, маковых листочков.

Мигом кровь уймётся, лютый жар остынет.

(Княжич пьёт воду. Феврония засучивает ему рукав и перевязывает рану).

Княжич Всеволод (любуясь Февронией; про себя).

Ты краса ли девичья,

Ты коса ль, коса ли тёмная!

Где ж краса сыскалася,

Где ж девичья находилася?

Не во стольном городе,

А в лесах дремучих,

Да не в соболи одетая,

Смурой посконью покрытая.

Феврония (отрываясь от дела; про себя).

Что-ж ты, рученька, застоялася?

Дело легкое занеладилось?

Али боязно стало молодца,

Соколиных глаз, смелой удали? .

Княжич Всеволод (Февронии).

Чья ты девица, отколь взялася?

Как же ты живёшь одна в пустыне?

Феврония.

Звать Февронией, живу при брате;

Он же древолаз и нынче лазит

Где-нибудь за ярой пчёлкой.

Нет у нас достатка никакого,

А зимою и нужа бывает.

А зато придёт весна в пустыню,

Разольются все лузья, болота,

Разоденутся кусты, деревья,

Запестреет мурава цветами:

Стужу зимнюю и не вспомянешь.

Станет лес наш полон чудесами,

То виденьями, то голосами.

Запоют все пташечки лесные, —

Серый дрозд, да вдовушка кукушка;

Придут думы вешние, да песни,

Дивных снов навеет ветерочек…

А какие сны бывают золотые!

И не знаешь, где живёшь взаправду,

Где цветы душмяней да алее,

Ярче день и солнышко теплее, —

В пестрых снах, аль здесь в бобыль­ской
доле.

Княжич Всеволод.

Ай же ты, прекрасная девица!

Люди старые иначе молвят:

“Снов мол, лестных, боронися креп­ко;

Лжа, ведь, сон-то, мы же правды ищем”.

Феврония (смиренно).

Не суди уж молодец пригожий,

Не учёная ведь я, простая.

Что-же ранка-то? Горит гораздо?

Княжич Всеволод (вставая).

Нет, спасибо, красная девица,

Скорбь от раны будто миновала.

Видно ты слова такие знаешь,

Что и зверь придёт, и кровь уймётся.

(Между тем тени стали длиннее и солнце румянее).

Ты скажи-ка, красна девица, —

Ходишь ли молиться в церковь Божию?

Феврония.[2]

Нет, ходить-то мне далёко, милый…

А и то: ведь Бог-то не везде ли?

Ты вот мыслишь: здесь пустое место,

Ан же нет — великая здесь церковь, —

Оглянися умными очами

(благоговейно, как бы видя себя в церкви).

День и ночь у нас служба воскресная,

Днём и ночью темьяны да ладаны;

Днём сияет нам солнышко (, солнышко)[3] ясное,

Ночью звёзды, как свечки, затеп­лятся.

День и ночь у нас пенье умильное,

Что на все голоса ликование, —

Птицы, звери, дыхание всякое

Воспевают прекрасен Господень свет.

“Тебе слава во век, небо светлое,

Богу Господу чуден высок престол!

Та же слава тебе, земля-матушка,

Ты для Бога подножие крепкое!”

Княжич Всеволод (смотрит на Февронию с изумлением).

Ай же ты, прекрасная девица!

Дивны мне твои простые речи,

Всё о радости, весельи красном.

Люди старые иначе молвят:

“Не зарись на радости земные,

На земле-то нам скорбеть, да пла­кать”.

И уйти бы мне в пустыню вовсе, —

Эх, да удаль-молодость помеха:

Просит молодецкого веселья.

Феврония (очень ласково и проникно­вен­но, взяв его за руку и глядя в очи).

Милый, как без радости прожить,

Без веселья красного пробыть?

Посмотри: играют пташки все,

Веселится, скачет зверь рыскучий.

Верь, не та спасеная слеза,

Что с тоски-кручинушки течёт,

Только та спасеная слеза,

Что от Божьей радости росится[4],

И греха мой, милый, ты не бойсь:

Всякого возлюбим, как он есть,

Тяжкий грешник, праведник-ли он;

В каждой душеньке краса Господня.

Всяк, кто стрелся[5], того Бог прислал;

В скорби он, так нам ещё нужнее.

Приласкай, хотя был лиходей,

Радостью небесною обрадуй,

(уносясь мыслью).

А и сбудется небывалое:

Красотою всё разукрасится,

Словно дивный сад процветёт земля,

И распустятся крины райские.

Прилетят сюда птицы чудные, —

Птицы радости, птицы милости, —

Воспоют в древах гласом ангельским,

А с небес святых звон малиновый,

Из за облаков несказанный свет…

Княжич Всеволод (с восторгом).

Исполать уста сахáрные,

Таковую мудрость рекшие!

Исполать, тебе дубравушка,

Красоты такой кормилица! Гой, еси девица красная,

Отвечай по правде-истине:

Люб ли я тебе, по нраву ли?

Люб так кольцами сменяемся.

Феврония (тихо и сомневаясь).

Милый мой, мне что-то боязно…

(Нерешительно протягивает руки; княжич надевает ей перстень).

Не чета мне ловчий княжеский...

Княжич Всеволод.

Здравствуй, ладушка желанная!

Поцелуемся, обнимемся!

Не стыдися, в том сорома нет, —

К жениху невесте ластиться.

Феврония (простодушно).

Не стыжуся я, мой миленький,

Разгорелась я от счастьица;

Про себя ж всё думу думаю:

Явь ли то, аль сон несбыточный?

Кабы сон-то был несбыточный,

То не пела бы кукушечка,

Звонко так не причитала бы,

А и сердце б так не билося…

Княжич Всеволод.

Ты голубушка пташка вольная,

Недостоин я простоты твоей,

Недостоин я чистоты твоей.

Ты избавь меня от уныния,

Дай душе моей радость Божию.

Феврони­я.

Ненаглядный мой,

Богом суженый! За тебя, родной, положу живот,

Только вымолви, лягу в гроб жива,

А учить тебя да советовать

Не по силам мне, не по разуму.

(В лесу справа слышится рог. Княжич, откликаясь, трубит в серебряный рожок, что привешен у него за поясом).

Голоса стрельцов (в лесу, слева).

Только вышли стрельцы в поле чистое,

Все-то звери по чащам попрятались,

Улетали все птицы в поднебесье, —

А и некого стало ловить, стрелять.

Княжич Всеволод.

Чу! товарищи мои сыскались.

Расставаться нам пора пришла.

За хлеб соль спасибо, да за ласку!

А по малом сроке сватов жди.

(Прощаются. Княжич уходить направо).

Стрельцы (в лесу).

Да один-то стрелец был догадливый:

Волком, ястребом хищным обёрты­вался.

Феврония.

Ой, вернися, милый!

Княжич Всеволод (возвращаясь).

Что, голубка?

Феврония (тихо).

Жутко мне и сладко таково:

Просится душа к тебе и к людям,

И палат лесных, безмолвных жаль,

Жаль, зверей моих, жаль тихих дум.

Княжич Всеволод.

В город престольном водворясь,

О пустыне ты жалеть не будешь.

А зверей твоих стрельцы не тронут,

Будет лес сей на век заповедан.

Будь здорова. Время восвояси.

(Рога справа и слева. Княжич отвечает и уходит направо. Стрельцы и Федор Поярок выходят слева).

Стрельцы.

Выгонял он зверьё в поле чистое,

Из поднебесья птиц всех выпугивал.

Настреляли стрельцы тут, натеши­лись,

А товарища и не вспомянули.

Поярок.

Ты отколь взялася, девица?

Имя как твоё, не ведаю.

Не видала ли ты молодца,

Рог серебряный у пояса?

Феврония (указывая вслед княжичу).

Был, да вы его настигнете.

А скажите, люди добрые, —

Как зовут у вас товарища?

Поярок и стрельцы.

Что ты! Аль не знаешь, девица,

Господин то был наш Всеволод,

Князя Юрья чадо милое, —

Вместе, княжат в стольном Китеже.

(Феврония всплескивает руками)


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Город Малый Китеж на левом берегу Волги. Площадь с торговыми рядами. Тут же заезжий двор. Повсюду кучками толпится народ в ожидании свадебного поезда. Нищая братия (мужчины и женщины) жмётся к сторонке. Около заезжего двора медведчик играет на дудке и показывает учёного медведя. Его обступили мужики, бабы и малые ребята.


Медведчик.

Покажи Михайлушка,

Покажи дурачливый,

Как звонарь Пахомушка

В церковь не спеша идёт,

Палкой упирается,

Тихо подвигается,

(Медведь плетётся переваливаясь и опираясь на костыль. Народ смеётся. Медведчик играет на дудке).

Покажи Михайлушка,

Покажи дурачливый,

Как звонарь Пахомушка

Прочь бежит, торопится,

С колокольни вниз долой,

Поскорей к ceбе домой.

(Медведь резво бежит вокруг мелкими шажками. Народ смеётся. Медведчик играет на дудке. Появляется гусляр,— высокий, белый как лунь старик, — и перебирает, струны, собираясь петь).

Народ.

Приумолкните крещёные! —

Призатихните на малый час! —

Дайте песню нам повыслушать

Аль святой Ерусалимский стих!

Гусляр (играет на гуслях и поёт).

Из-за озера Яра глубокого

Прибегали туры златорогие,

Всех двенадцать туров без единого;

И встречалась им старая турица:

“Где вы, детки, гуляли, что видели?”

Народ.

Зачиналась песня в Китеже,

Повелась от Яра светлого,

От престола князя Юрия.

Гусляр.

“Мы гуляли вкруг стольного Китежа,

А видали мы там диво дивное,

Что идёт по стене красна девица,

Во руках несёт книгу чудесную,

А и плачет сама, заливается”.

Народ.

И самим нам плакать хочется!

Песня словно бы не к празднику, —

Ох, сулит она безвременье.

Гусляр.

“Ах, вы детки мои, неразумные!

То ходила Царица небесная,

То заступница дивная плакала,

Что прочла она городу пагубу,

Всей земли сей на век запустение”.

Девушки и бабы.

Господи, спаси нас и помилуй,

Потерпи ещё греху людскому!

Старик­и.

И откуда бы напасти взяться?

Тишь да гладь здесь в стороне за­волж­ской.

Молодые.

Не бояться ж чуди белоглазой!

А иного ворога не знаем.

Старики.

Бог спасёт великий славный Китеж

Сирых ради, немощных и нищих.

Народ.

Всех то там напоят и накормят.

Оботрут слезинки, всех утешат.

Нищая братия.

А и тем пристанище бывает, —

На земли Ерусалим небесный,—

Кто душою восскорбя в сём мире,

Сердцем взыщет тишины духовной.

Народ (успокаиваясь).

Нет, не будет пагубы на Китеж,

Бог Господь престольный град не выдаст.

Нищая братия.

Без него нам, сирым, жить неможно,

Не прожить без князя Юрья вовсе.

Голоса из народа.

Братцы! что же свадьба-то не едет?

Не попритчилось бы что в дорой?

Медведчик (вновь выводит медведя).

Покажи Михайлушка,

Покажи дурачливый,

Как невеста моется,

Белится, румянится,

В зеркальце любуется,

Прихорашивается.

Медведчик играет на дудке. Медведь ломается, держа в лапах короткую лопатку. Народ смеётся.

Лучшие люди (между собою).

То-то рада голь безродная,

То-то крики, да глумление! —

А и то сказать: ведь, шутка ли?

Все со князем породнилися. —

Уж и свадьба, что лиха беда!

Наши бабы взбеленилися,

Не хотят невесте кланяться:

Мол без роду да без племени.

Из дверей корчмы выталкивают в шею Гришку Кутерьму.

Вот и бражник Гришка празднует,

Сам себя не помнит с радости.

Гришка, оправившись, выступает вперед.

Кутерьма (лучшим людям).

Нам-то что? Мы ведь люди гулящие,

Ни к селу мы не тянем, ни к городу;

Ни кому не служили мы с юных лет,

Никто службы на нас не намётывал.

Кто дал мёду корец,

Был родной нам отец;

Кто дал каши котёл,

Тот за князя сошёл.

Лучшие люди (сговариваясь между собою).

Нам для нищего жалеть казны,

Не жалеть её для бражника!

Ты ступай в корчму заезжую,

Пей вина, пока душа берёт,

Чтоб невесту веселей встречать,

По делом ей и честь воздать.

Дают Кутерьме деньги. Кутерьма кланяется.

Нищая братия (к лучшим людям жалобно).

Кормильцы вы милостивые,

Батюшки родные!

Сошлите нам милостыньку

Господа для ради.

Бог даст за ту милостыньку

Дом вам благодатный,

Покойным родителям всем

Царствие небесное.

Кутерьма.

Вы бы нынче мне покланялись:

Я, авось, вас и пожалую.

Нищая братия (Кутерьме).

Отвяжись, уйди ты, пьяница.

Запевало заводить песню, братия подхватывает.

С кем не велено стреваться?

С бражником, с бражником.

Кому всякий посмеётся?

Бражнику, бражнику.

Кто его увидит издали,

Отвернётся, посторонится.

Кто в вечерню пляшет, скачет?

Бражники, бражники.

Лба перед сном не перекрестит?

Бражники, бражники.

Пономарь с жезлом на паперти

Не пускает в церковь бражников.

А кого бес возмущает?

Бражников, бражников.

К бою, драки подучает?

Бражников, бражников.

На земле не знать им радости,

Царства не видать небесного.

Кутерьма.

Не видать, так и не надобно.

Нам ведь к горю привыкать не стать:

Как в слезах на свет родилися,

Так не знали доли и до поздних лет.

Эх, спасибо хмелю умному!

Надоумил он нас, как на свете жить,

Не велел он нам кручиниться,

В горе жить велел да не кручинну быть.

“Денег нет, мол, перед день­гами,

Завелась полушка перед злыми дни.

Пропивай же всё до ниточки:

Не велик сором, мол, и нагу ходить”.

Уходит в корчму. Медведчик играет. Медведь с козою пляшут. Народ тол­пит­ся около них и смеётся.

Нищая братия (кланяясь проходящим, не обращающим на них внимания).

Сошлите нам милостыньку

Господа для ради.

(между собой)

Нам до Китежа б Великого добрать­ся;

Там уж нас напоят и накормят.

Из корчмы выходить Кутерьма навеселе, приплясывает и поёт. Народ собирается около него. Лучшие люди посмеиваются, держась в стороне.

Кутерьма (поёт).

Братцы, праздник у нас,

В сковородки звонят,

В бочки благовестят,

Помелами кадят.

К нам невесту везут,

Из болота тащат;

Рядом челядь бежит

И без рук, и без ног.

А и шуба на ней

Из мышиных хвостов,

Лубяной сарафан

И не шит, и не ткан...

Кутерьму толкают и заставляют замолчать.

Народ.

Уходи ты, окаянный пёс!

Пропади, несытый пьяница!

Прогоните в зашей бражника

Со великим со бесчестием.

Слышны бубенчики и наигрыш домр. Народ затихает и прислушивается; некоторые заглядывают в даль. Звон бубенцов и звуки домр мало помалу приближаются.

Эй, ребята! бубенцы звенят;

Поезд свадебный стучит-бренчит.

С горки пóтиху спускаются,

Изломать боятся дерево,

Деревцо ли кипарисное,

Ту повозку золоченую

Со душою красной девицей.

Выезжают три повозки, запряжённые тройками и разукрашенные лентами. В первой гусляры и домрачи, во второй сваты, около них верхом дружко Федор Поярок, в третьей — Феврония с братом. По бокам верхом поезжане; среди них княжий отрок. Все бросились к ним. Народ перегораживает дорогу алыми и червонными лентами.

Ну-ка, дружно им заступим путь,

Загородим всю дороженьку!

Есть у них чем свадьбу выкупить,

Заплатить нам дань не малую.

Нищая братия.

Ты Кузьма-Демьян, ты святой кузнец,

Скуй им свадебку вековечную,

Вековечную, неразрывную.

Народ (с притворной угрозой).

А что за народ

В заставу идёт?

Незнамых гостей

Не следует пропускать.

Федор Поярок.

“Мы Богом даны

И князем званы;

Княгиню везём,

Гостинцы даём.

Поярок и поезжане раздают и бросают пряники, ленты и деньги. Народ теснится.

Народ.

Здравствуй, здравствуй, свет княги­нюш­ка,

Свет Феврония Васильевна!

Лучшие люди (между собой).

Ох, проста, проста княгиня-то!

Ей ли госпожою нашей быть?

Народ (между собою).

Век гляди, а не насмотришься:

Красота-то ненаглядная.

(Кланяясь княгине).

Здравствуй, здравствуй, свет княгинюшка!

А была досель соседушкой,

Нам ровнею порядовою;

Ныне будь у нас владычицей,

Госпожой садися грозною!

Охмелевший Кутерьма старается пробраться вперёд; мужчины не пускают его и выталкивают. Феврония замечает это.

Народ.

Ты отстань да отвяжися, пёс!

Сгинь ты, очи бессоромные!

Феврония (указывая на Кутерьму).

А за что его вы гоните?

Народ.

Это Гришка, горький пьяница.

Поярок.

Госпожа, не слушай бражника,

С ним беседовать не велено.

Феврония.

Не грешите, слово доброе

Богом нам дано про всякого.

Подойди поближе, Гришенька.

Кутерьма (нахально).

Здравствуй, здравствуй свет княгинюшка!

Хоть высоко ты взмостилася,

А уж с нами ты не важничай:

Одного ведь поля ягоды.

Кутерьму хотят прогнать, но Феврония останавливает движением.

Феврония (смиренно и искренно).

Где уж мне, девице, важничать?

Своё место крепко знаю я

И сама, как виноватая,

Всему миру низко кланяюсь.

Низко кланяется народу.

Кутерьма (продолжая).

Только больно ты не радуйся:

Человеку радость в пагубу;

Горе лютое завистливо,

Как увидит и привяжется.

Уходи ты в полупире,

Скидывай обряды пышные,

Горю кланяйся нечистому,

И босому и голодному.

Он научит, как на свете жить,

А и в горе припеваючи.

Поярок.

Госпожа, не слушай бражника,

С ним беседовать не велено.

Феврония (кротко).

Помолися, Гриша, Господу

Да Василию угоднику, —

Он ходатай бедных бражников,

Чтоб тебе не пити до пьяна,

Не смешить собой народ честной.

Кутерьма (злобно кричит).

Говорят тебе, не важничай!

Не тебе уж мной гнушатися.

Вот как будешь по миру ходить,

Именем святым Христовым жить, —

Ин сама ещё напросишься,

Чтобы взял тебя в зазнобушки.

Кутерьму выталкивают прочь с площади. Замешательство.

Народ.

Замолчи ты, окаянный пёс!

Прогоните в зашей бражника!

Поярок.

Вы играйте гусли звонкия,

Заводите песню девушки!

Народ (поёт под наигрыш гусляров и домрачей).

Как по мостикам по калино­вым,

Как по сукнам да по малино­вым,

Словно вихорь несутся комо­ни,

Трое санки в стольный град катят.

Играйте же, гусли, играйте, сопели!

В первых саночках гусли звончаты,

В других саночках пчёлка ярая,

В третьих саночках душа девица,

Свет Феврония Васильевна.

Играйте же, гусли, играйте, сопели!

Девушки разом подходят к княгине и обсыпают её хмелем и житом. Отдалённые звуки рогов. Свадебный поезд отъезжает. Народ, провожая, следует за ним.

Вот вам буйный хмель, жито доброе,

Чтоб от жита вам пребогато жить,

Чтоб от хмеля вам веселей пробыть...

Звуки рогов. Песня обрывается. Народ прислушивается.

Тише, братцы, затрубили трубы...

Кони ржут, возы скрипят гораздо...

Что за причта? ровно бабы воют...

Дым столбом встал над концом торговым.

Начинается смятение. Вбегает перепуганная толпа.

1-я толпа.

Ой, беда идёт, люди,

Ради грех наших тяжких!

И не будет прощения,

До единого сгибнем.

Нам не знамый доселе

И неслыханно лютый

Ныне ворог явился,

Из земли словно вырос.

Попущением Божьим

Расседалися горы

Нездешнюю силу

Выпускали на вольный свет.

Вбегает вторая толпа, ещё больше перепуганная.

2-я толпа.

Ой, беда идёт, люди,

Ради грех наших тяжких!

И не будет прощенья,

До единого сгибнем.

Да то бесы, не люди,

И души не имеют,

Христа Бога не знают

И ругаются церкви.

Всё огнём пожигают,

Всё под меч свой склоняют,

Красных девок соромят

Малых деток на части рвут.

Вбегает третья толпа в полном отчаянии.

3-я толпа.

Ой, беда идёт, люди,

Ради грех наших тяжких!

И не будет прощенья,

До единого сгибнем.

Ой, куда же бежать нам?

Ой, и где же схорониться?

Темень тёмная, спрячь нас,

Горы, горы, сокройте!

Ой, бегут, догоняют,

По пятам наступают…

Ближе, ближе! спасайтесь!

Ой, уж вот они, Господи!

Ой!

Показываются татары в пёстрых одеждах. Народ в ужасе разбегается и прячется, где только возможно. Толпа татар с кривыми саблями и шесто­пёрами прибывает. Татары гонятся, отыскивают перепуганных жителей и убивают их. Несколько татар волокут Февронию. Въезжают богатыри татар­ские, Бедяй и Бурундай.

Бедяй.

Чего жалеть? До смерти бейте!

Бурундай (указывая на Февронию).

А ту живьём хватайте девку!

Богатыри останавливаются и слезают с коней.

Такой красы в степи не будет:

Отвезем в Орду цветок болотный.

Февронию окручивают верёвкой.

Бедяй.

Эх, зол народ!

Бурундай.

Хоть жилы тянут,

А он молчит.

Бедяй.

Пути не скажет. Их стольный город не найти нам.

А славен, бают, Больший Китеж!

Бурундай.

Одних церквей там Божьих сорок;

В них сметы нет сребра да злата…

Бедяй.

А жемчуга греби лопатой.

Татары втаскивают обезумевшего от страху Кутерьму.

Бедяй.

Ага! ещё один остался.

Кутерьма.

Пощадите, ой, помилуйте,

Вы князья, мурзы татарские!

Ой, на что вам бражник надобен?

Пощадите, ой, помилуйте!

Бурундай.

Так и быть, тебя помилуем.

Бедяй.

Золотой казной пожалуем.

Бурундай и Бедяй.

Сослужи лишь службу верную,

Рать Батыеву тропой веди,

Той тропой лесной незнаемой

Через четыре речки быстрые

В стольный ваш Великий Китеж град.

Феврония (Кутерьме).

Ой, держися крепче, Гришенька!

Бедяй (грозит ей).

Ой, красавица, молчи, молчи!

Кутерьма (в чрезвычайном волнении, про себя).

Горе, горе, мой лукавый бес!

Учишь, горе, как богато жить,

Да не токмо грабить аль убить,

На погибель целый град отдать,

Как Иуде мне Христа продать!

Хоть не верю я ни в сон, ни в чох,—

Не под силу Гришке грех такой.

Бурундай.

Ты что ж молчишь? не разумеешь?

Бедяй.

А не пойдёшь, так рад не будешь.

Бурундай и Бедяй (спокойно).

Ясны очи вон повынем,

Твой речист язык отрежем,

Кожу прочь сдерём с живого,

На жару тебя поджарим…

Ну, а там живи, коль хочешь.

Кутерьма (про себя в страшной борьбе).

Смерть моя! Как быть? Что делать мне?

Бедяй.

Он всё молчит.

Бурундай.

Берите дурня!

Татары бросаются на Кутерьму гурьбой.

Кутерьма.

Стойте: нехристи безбожные!

(с великой тоской тихо).

Мук боюсь…

(с отчаянием, решительно).

Ин быть по вашему!

Поведу вас лютых ворогов,

Хоть за то мне век проклятым быть,

А и память моя вечная

Со Иудой за одно сойдёт.

Радостный смех татар.

Бедяй.

Давно бы так.

Бурундай и Бедяй (татарам).

На Китеж, воеводы!

Садятся на коней и отъезжают. Все уходят понемногу.

Татары.

Лютой казнью мы на Русь идём,

Грады крепкие с землёй сравним,

Божьи церкви все огнём спалим,

Старых, малых до смерти убьём,

Кто в поре, того в Орду сведём…

Последними остаются Феврония со стражей. Часть стражи снаряжает повозку, чтобы посадить на неё Февронию.

Феврония (молясь).

Боже! сотвори невидим Китеж град,

А и праведных, живущих в граде том.

Её тащат к повозке.


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Картина I.

Китеж Великий. В самую полночь весь народ от старого до малого с оружием в руках собрался за оградой Успенского собора. На паперти князь Юрий и княжич Всеволод, кругом них дружина. Все обступили Федора Поярка, который стоит опустив голову, об руку с отроком.


Поярок.

Здравы будьте, люди китежане.

Народ.

Будь тебе добро у нас, Поярок.

Поярок.

Где же князь мой господин, где княжич?

Люди добрые, уж покажите.

Народ.

Что ты? здесь стоят перед тобою.

Поярок.

Потемнел Господень свет, не вижу.

Княжич Всеволод (Подходит и вглядывается ему в лицо).

Федор! друже! слеп ты?

Поярок.

Тёмен, княже.

Народ.

Господи помилуй! Кто же лиходей твой?

Федор! друже! горемыка тёмный!

Ой, не мешкай, молви, что за вести.

Поярок.

Слушайте, честные христиане! Вы врага не чуяли доселе…

Народ (прерывает).

Нет, не ведали, не знали, Федор.

Поярок.

Ныне же Господним попущеньем

На беду содеялось нам чудо…

(Собирается с духом).

Народ.

Федор! друже! горемыка темный! Ой не мешкай, молви, что за чудо.

Поярок (торжественно).

Раступилась мать-сыра земля,

Расседалась на две стороны,

Выпускала силу вражию:

Бесы, люди ли, неведомо;

Все как есть в булат закованы.

С ними сам их нечестивый царь.

Народ.

Федор! друже! горемыка темный!

Ой, не мешкай, молви поскорее:

Велика-ли рать идёт царёва?

Поярок.

Много-дь счётом их не ведаю;

А от скрипу их тележного

Да от ржания борзых комоней

За семь вёрст ручей не выслушать,

А от пару лошадиного Само солнышко померкнуло.

Народ.

Ой, земля сырая, наша мати,

Чем тебя мы прогневали дети,

Что наслала нам невзгоду злую?

Федор! друже! горемыка тёмный!

Ой, не мешкай, молви по порядку:

Устоял ли брат наш Меньший Китеж?

Поярок.

Взят без боя с великим соромом.

Князя Юрья в граде не обретши,

Распалились гневом нечестивцы:

Муками всех жителей терзали,

Путь на стольный град у всех пытая…

И сносили молча, даже и до смерти.

Народ.

Бог ещё хранит Великий Китеж.

Поярок.

Ох, единый человек нашёлся,

Тех мучений злых стерпеть не могший, —

И поведал путь царю Батыю.

Народ.

Горе окаянному Иуде

В веке сем и будущем погибель!

Княжич Всеволод.

Федор! друже! горемыка темный!

Только молви мне: жива ль княгиня?

Поярок.

Ох, жива... да лучше бы не жить!

Княжич Всеволод.

В полону она? в неволе горькой?

Поярок.

Господи, прости ей согрешенье:

Что творила знать не разумела!

К нам врагов ведёт сюда княгиня.

Княжич Всеволод.

Как? она? О, Господи помилуй!

Молчание.

Поярок.

А меня, схватив, смеялись много…

После, ослепив, гонцом послали

С отроком сим малым к князю Юрью.

“Разорим дотла мы стольный град,

Стены крепкие с землёй сравним,

Божьи церкви все огнем спалим,

Старых, малых смерти предадим.

Кто в поре, мы всех в полон возьмём,

Во полон возьмём, в Орду сведём —

Добрых молодцов станицами,

Красных девок вереницами.

Не велим им в Бога воровать,

В вашу веру во спасённую,

А велим им только веровать,

В нашу веру некрещёную”.

Народ.

Ох, смутилось сердце, братия!

Хочет быть беда великая.

Князь Юрий (в великой печалью).

О, слава, богатство суетное!

О наше житье маловременное!

Пройдут, пробегут часы малые,

И ляжем мы в гробы сосновые:

Души полетят по делом своим,

Пред Божий престол на последний суд,

А кости земле на предание

И тело червям на съедение.

А слава, богатство куда пойдут?

О, Китеж мой, мать городам всем!

О, Китеж, краса незакатная!

На то ли тебя я повыстроил

Средь темных лесов непроходныих?

В гордынь безумной мне думалось:

На веки сей город созиждется, —

Пристанище благоутишное

Всем страждущим, алчущим, ищущим…

Китеж, Китеж! Слава где твоя?

Китеж, Китеж! Где птенцы твои?

(отроку)

Отрок малый, — ты моложе всех, —

Ты взойди-ка на церковный верх,

Погляди на все четыре стороны,

Не даёт ли Бог нам знáменья.

Отрок вбегает на колокольню и оглядывается на все четыре стороны.

Поярок, Князь Юрий и народ (молятся).

Чудная, небесная Царица,

Наша ты Заступница святая,

Милостью великой не остави…

Отрок (в ужасе от страшного видения).

Пыль столбом поднялась до неба,

Белый свет весь застилается…

Мчатся комони ордынские,

Скачут полчища со всех сторон.

Их знамена развеваются,

Их мечи блестят булатные…

Вижу, как бы Китеж град горит;

Пламя пышет, искры мечутся,

В дыме звёзды все померкнули,

Само небо загорелося…

Из ворот река течет,

Вся из крови неповинной,

И витают враны чёрные,

Тёплой кровью упиваются…

Князь Юрий.

Ох, страшна десница Божия!

Гибель граду уготована,

Нам же меч и смерть напрасная.

Братия! к Владычице взмолитесь,

Китежа Заступнице! небесной.

Все вместе (молятся).

Чудная, небесная Царица,

Наша ты Заступница благая,

Милостью небесной не остави,

Китеж град покрой своим покровом.

Отрок (печально).

Горе, горе граду Китежу!

Без крестов церковны маковки,

Без князей высоки теремы;

По углам стен белокаменных

Бунчуки висят косматые;

Из ворот в Орду коней ведут,

С чистым серебром возы везут...

Князь Юрий.

Быти Китежу разграблену,

А живым по дань нам ятися.

Ох, позор тот хуже пагубы!

(народу)

Взмолимтесь Заступнице ещё раз,

Плачьте, все от мала до велика,

Плачьте все кровавыми слезами!

Все упадают ниц.

Народ.

Чудная, небесная Царица,

Наша Ты Заступница благая,

Китеж град покрой своим покровом!

Смилуйся небесная царица,

Ангелов пошли нам в оборону.

Отрок.

Пусто шоломя окатисто[6],

Что над светлым Яром озером,

Белым облаком одеяно,

Что фатою светоносною...

В небе ж тихо, ясно, благостно,

Словно в светлой церкви Божией.

Сходит.

Князь Юрий.

Да свершится воля Божия,

И исчезнет град с лица земли.

Княжич Всеволод (выступая вперед).

Ой же ты, дружина верная!

Умирать нам лепо ль с жёнами,

За стенами укрываючись,

Не видав врага лицом к лицу?

В сердце имемся единое,

Выйдем ворогу во сретенье, —

За хрестьян, за веру русскую

Положить свои головушки.

Народ.

За тобою, княжич, за тобою!

Княжич Всеволод.

Княже Юрий! отпусти нас в поле.

Князь Юрий.

Дай вам Бог скончаться непостыдно,

К лику мученик причтенным быти.

Князь Юрий благословляет княжича и дружину. Дружинники прощаются с жёнами и выходят с княжичем из города, запевая песню.

Княжич Всеволод и дружинники.

Поднялася

С полуночи

Дружинушка

Хрестьянская,

Молилася,

Крестилася,

На смертный бой

Готовилась.

— “Прости-прощай,

Родная весь!

Не плачь же ты,

Семеюшка:

Нам смерть в бою

Написана,

А мёртвому

Сорома нет.”

Светлый с золотистым блеском туман сходит с тёмного неба, сначала прозрачен, потом гуще и гуще.

Женщины (друг другу).

Что ж стоим мы, сёстры?

Смертный час уже близок…

Как же умирать-то,

Не простясь друг с другом?

Сёстры, обнимитесь,

Пусть сольются слезы…

А те слёзы наши

С радости, не с горя.

Сами собой тихо загудели церковные колокола.

Чу! Колокола все

Сами загудели,

Как бы то от многих

Веющих воскрылий:

Ангелы Господни

Ныне здесь над нами.

Отрок.

Очи застилает

Некой пеленою,

Князь Юрий.

Как бы дым кадильный

К нам с небес снисходит.

Женщины.

Дивно град облекся

В светлую одежду…

Всем полком идёмте

В храм соборный, сёстры,

Да в Господнем доме

Мук венец приемлем.

Отрок.

Чуду днесь Господню

Подивимся, сёстры.

Князь Юрий.

Бог Господь покровом

Китеж покрывает.

Женщины.

А туман всё гуще…

Где мы? где мы, сёстры?

Все вместе.

Та откуда радость,

Светлая откуда?

Смерть ли то приходит?

Новое ль рожденье?

Князь Юрий и Поярок.

Возликуйте, люди,

Пойте Богу славы.

Все вместе.

Он трезвоном чудным

К нам с небес взывает.

Все заволакивается золотым туманом.


Оркестровый переход к II-й картине:
“Сеча при Керженце”.

Картина II.

В дубраве на берегу озера Светлого Яра темь непроглядная. Противный берег, где стоит Великий Китеж, окутан густым туманом. Кутерьма с богатырями Бедяем и Бурундаем, про­бираясь сквозь чащу кустарника, выходят на поляну, идущую к озеру.


Кутерьма.

Вот дубрава та, вот озеро,

Светлый Яр у нас зовомое,

А сам Китеж-то великий град

На противном берегу стоит.

Богатыри вглядываются в темноту.

Бурундай.

Лжёшь ты, пёс! там мелкий ельничек,

Молодой растёт березничек.

Бедяй.

И места пустым пустынные.

Кутерьма.

Али звона вы не слышали,

Что гудел-ныл всю дороженьку,

Языком тем колокольныим

Словно бил по сердцу самому.

Мало помалу сходятся татары. Ввозят возы с награбленным добром.

Татары (ропщут).

Ой, ты Русь, земля проклятая!

Нет дороги прямоезжей,

Да и тропочки завалены

Всё пеньём, колодьем, выскорью.

А степные наши комони

О коренья спотыкаются;

От туману от болотнаго

Дух татарский занимается,

Хоть побили рать хоробрую,

Третий день всё бродим попусту.

(Кутерьме).

Обморочил нас ты, пьяница,

Нас завёл в места безлюдные!

С угрозами окружают Кутерьму; тот бросается к ногам богатырей.

Кутерьма.

Он, помилуйте, богатыри!

Бурундай и Бедяй останавливают татар.

Бедяй.

Не бойся, мы тебя не тронем,

А к дереву привяжем крепко

И солнышка дождёмся,

А там, как быть с тобой увидим.

­Бурундай и Бедяй.

И коль не вовсе место пусто, —

Стоит на бреге Больший Китеж, —

Тебе с плеч голову отрубим:

Не изменяй родному князю.

Бурундай.

А коль нас без толку морочил,

Завёл в безлюдную пустыню,

Ох горше смерти будут муки!

Кутерьму схватывают и привязывают к дереву. Между тем въезжает телега, на которой сидит в безмолвной тоске Феврония. Татары рассаживаются на земле, разводят костры; другие выносят всякую добычу и раскладывают в отдельные кучи.

Бурундай.

Зол народ!

Бедяй.

А жалко княжича!

Сорок ран, а жив не отдался.

Бурундай и Бедяй.

То то б мы его уважили,

Придавили крепко досками,

Пировать бы сверх уселися.

(со смехом).

“Слушай, мол, как здесь мы празднуем!”

Татары разбивают бочки с вином и пьют серебряными чар­ками. Бурундай и Бедяй садятся с прочими.

Бедяй.

Берегли вино хозяева,

Сами так и не отведали.

Татары мечут жребий и пьют вино.

Многие, забрав пай, отходят.

Татары (поют песню).

Не вороны,

Не голодные

Слеталися

На побоище,—

Мурзы-князья

Собиралися,

Садились в круга,

Будут дел делить.

А всех князей,

Сорок витязей,

В делу паёв

Супротив того.

А первый пай —

Золотой шелом

Того-ль князька

Святорусского,

Другой же пай —

Его тельный крест,

А третий пай —

В серебре булат.

Ещё есть пай, —

Он, дороже всех, —

Свет девица

Полоняночка:

Не пьёт, не ест,

Убивается,

Слезами, свет,

Заливается.

Бурундай.

Ой же, вы, мурзы татарские!

Мне не надо злата, серебра,

Отдавайте полоняночку:

С нею я сейчас из делу вон.

Бедяй.

Что ты? Где же это видано?

Что повыпадет по жеребью,

То пускай и доставается.

Самому мне девка по сердцу.

Бурундай.

Я видал её допрежь тебя,

Тут она мне в любовь пришла,

Попытаем, спросим девицу:

Мол, за кем из нас сама пойдёшь?

Бедяй (хохочет).

Своему полону кланяться!

Бурундай (Февронии).

Не плачь, не плачь,

Красна девица!

Свезу тебя

В Золоту Орду,

Возьму тебя

В замужество,

В цветном шатре

Посажу тебя…

Бедяй (перебивает со злой насмешкой).

Не плачь, не плачь,

Красна девица!

Свезу тебя

В Золоту Орду,

Возьму тебя

Во работницы,

Учить тебя

Буду плёткою…

Бурундай.

Дашь мне девку, будешь другом мне,

А не дашь, ин будешь недругом.

Бедяй (мрачно).

Недруг твой.

Бурундай (Ударяя Бедяя топором по голове).

Так на ж тебе!

Бедяй падает мёртвым. На миг молчание, затем татары спо­койно продолжают делёж.

Татары.

Не вороны

Не голодные

Слеталися

На побоище,

Мурзы-князья

Собиралися,

Садились, в круга…

Будут дел делить…

Многие охмелели и, забрав свой пай, не в силах идти, падают и засыпают. Бурундай ведёт к себе Февронию, ложится сам на ковре, усаживает её и старается утешить.

Бурундай (обнимая Февронию).

Ты не бойся нас, красавица!

Наша вера, вера лёгкая:

Не креститься, не поклоны бить…

А уж будет золотой казны…

(сквозь сон)

Не робей, лесная пташечка!..

Ближе!... Ну! за что не ласкова?

Бурундай засыпает. Спит и весь стан. Феврония отходит от Бурундая.

Феврония (причитает).

Ах, ты милый жених мой, надёжа!

Одинёхонек ты под ракитой

Неотплакан лежишь, неотпетый,

Весь кровавый лежишь, неомытый…

Кабы ведала я твоё место,

Я слезой твоё тело обмыла б,

Своей кровью тебя отогрела б,

Своим духом тебя оживила б,

Ах, ты сердце, ретивое сердце!

Отрывалось ты, сердце, от корня,

Заливалося алою кровью:

А и как мне тебя приростити?

Тихо плачет.

Кутерьма (шепчет).

Слышь ты, девица...

(поправляясь)

Княгиня свет!

(Феврония прислушивается).

Не побрезгуй окаянным,

Стань поближе, чистый человек!

Феврония (узнает Кутерьму и под­ходит к дереву).

Гриша, Гриша, что створил еси!

Кутерьма.

Ох, молчи! невмоготу уж мне:

Смерть страшна, кончина скорая,

Потягчей того злодей тоска…

(с тоскою)

А уж звон Успенья китежский!...

И по что звонят не во время?

Ох, колотит Грише колокол,

Словно обухом по темени.

Феврония (прислушивается).

Где же звон-то?

Кутерьма.

Ах, княгинюшка!

Малым мало пожалей меня,

Шапку мне надвинь-ко на уши,

Чтобы звону мне не слышати,

Чтобы грусть мою, тоску избыть.

Феврония подходить и надвигает ему шапку на уши; тот слушает.

Кутерьма (с отчаянием).

Нет, гудит, гудит проклятый звон!

От него никак не скроюся.

Бешено тряхнув головою, он сбрасывает шапку на землю.

Кутерьма (быстро и страстно шепчет).

Отпусти меня, княгинюшка,

Разреши мне узы крепкие,

Дай уйти от мук татарских,

Хоть денек ещё помаяться!

Убегу в леса дремучие,

Отращу по пояс бороду,

Стану там себе душу спасать.

Феврония (нерешительно)

Что замыслил, Гриша, выдумал?

Ведь казнят меня младёшеньку?

Кутерьма (спокойнее, — убеждает).

А на что тебе живот беречь?

Что имела, всё посеяла;

Из людей то даже княжеских

Почитай в живых десятка нет.

(глухо)

А не дай Бог, чтоб жив кто был!

Феврония (с возрастающими удивлением).

Отчего “не дай Бог”, Гришенька?

Кутерьма.

Кто не встретит, всяк убьёт тебя.

Феврония вздрагивает.

Как повёл я рать татарскую,

На тебя велел всем сказывать…

Феврония (отступает со страхом).

На меня велел ты Гришенька?

Кутерьма (тихо, кивая).

На тебя.

Феврония (закрывая лицо руками).

Ой, страшно, Гришенька!

Гриша, ты уж не Антихрист ли?

Кутерьма.

Что ты! Где, уж мне, княгинюшка!

Просто я последний пьяница:

Нас таких на свете много есть,

Слезы пьём ковшами полными,

Запиваем воздыханьями.

Феврония.

Не ропщи на долю горькую:

В том велика тайна Божия.

Аль тебе-то в радость не было, —

Ведь и то нам свет божественный, —

Как другие ходят в радости?

Кутерьма.

Эх, дитя ты неразумное!

Наши очи завидущие,

Наши руки загребущие,

На чужую долю заришься

Да сулишь им лихо всякое…

А и Бога супротив пойдёшь:

Мы на то ли в горе век живём,

Чтобы в горших муках смерть принять?

Феврония (с чувством).

Горький, горький, трижды болезный!

Ты и впрямь не знаешь радости.

Кутерьма (подлаживаясь).

И не слыхивал, княгинюшка,

Какова она такая есть,

(снова часто и порывисто).

Отпусти меня, княгинюшка,

Разреши мне узы крепкие…

Феврония.

Быть тому.

(торжественно).

Ступай, Господень раб!

Разрешу я узы крепкие,

Смертных мук не побоюся я,

Помолюсь за палачей своих,

Ты ж усердно кайся: Бог простит.

Кайся, всякий грех прощается,

А который непростительный,—

Не простится, так забудется.

(осматривая веревки)

Чем же путы мне порушити?

Кутерьма.

У того мурзы седатаго,

Видишь, нож торчит за поясом.

Феврония подходить к Бурундаю и вынимает у него нож: тот просыпается. Первые лучи рассвета.

Бурундай (в просонках).

Ты ко мне, моя красавица!...

Хочет обнять Февронию, но засыпает. Феврония перерезает верёвки.

Кутерьма (вне себя от радости).

Ой, голубчики, на воле я!

Ну, теперь давай Бог ноженьки!

Ему вновь чудится звон.

Слышишь? Снова звон неистовый.

Неприязнь сама в клепало бьёт,

Томный страх наводит на сердце…

И как страх тот расползается

По рукам, ногам, по жилочкам…

Ходуном пошла сыра земля…

Хочет бежать, но шатается, падает ничком и некоторое время лежит без движения, потом встаёт.

Кутерьма (с отчаянной решимостью.)

Не уйти от мук кромешных,

Не жилец я на белом свету!

Головою в омут кинуся,

Буду жить с бесами тёмными,

С ними ночью в чехарду играть.

Бросается к озеру и останавливается у берега как вкопанный. Первые лучи зари освещают поверхность озера и отражение стольного города в озере под пустым берегом. Несётся праздничный эвон, становящийся громче и торжественнее. Ку­терьма кидается обратно к Февронии.

Кутерьма (в безумном удивлении показывая на озеро).

Где был бес, там нынче Боженька;

Где был Бог, там ничегошеньки!

Где же бес теперь, княгинюшка?

Исступленно хохочет.

А—ха, ха! бежим, голубушка!

“Он” велит мне в Китеж град найти.

Убегает с диким воплем, увлекая за собою Февронию. Крик его разбудил татар.

Татары (просыпаясь один за другим).

Кто там, бешеный, кричал, вопил?

Раным рано нас татар будил?

Уж не вороги ль подкралися?

Али время нам в поход идти?

(увидя видение в озере)

Чудо, чудо непонятное!

Ой, вы воины татарские,

Просыпайтесь, пробуждайтеся.

Поглядите, подивитеся!

Хоть над озером пустым пусто,

В светлом озере, как в зеркале,

Опрокинут виден стольный град…

Словно в праздник да на радостях,

Звон весёлый раздавается.

На татар нападает безотчётный, страх.

Прочь бежимте! Прочь, товарищи!

Прочь от мест сих, от проклятых!

Не случилось бы недоброго!

(на бегу).

Он велик… Ой, страшен русский Бог!

Разбегаются во все стороны.


ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Картина I.

Темная ночь. Глухая чаща в керженских лесах. Поперёк лежит вырванная с корнем ель. В глубине прогалина и в ней поросшее мхом болотце. Через частые, цепкие кусты про­бирается в разорванном платье Феврония; безумный Кутерьма следует за ней. Феврония обессиленная садится на ствол.


Феврония.

Ой, нельзя идти мне, Гришенька:

От истомы мне не можется,

Резвы ноги подкосилися.

Кутерьма.

Недосуг мне, мухоморы ждут, —

Да уж сядем здесь, княгинюшка:

Ты на пень, а я на муравейник.

(про себя, скороговоркой)

Экий бес-то у меня затейник!

(нагло и подбоченясь)

Возгордилась ты, княгинюшка,

За столом за княжьим сидючи,

Не узнала друга прежнего…

(тихо, про себя).

вместе ведь ходили по миру.

(жалобно, как нищий)

Дай мне бедному, безродному,

Дай озубочек голодному.

Дай мне щец хлебнуть хоть ложечку,

Дай просвирочки немножечко.

Феврония.

Были ягодки, да ты же съел.

Кутерьма (скороговоркой).

Бес их съел... моей душой заел.

(показывая пальцем на Февронию)

То-то нам удача выпала!

Шутка ль, из болота ржавого

Угодити в лежню княжию?

Вот уж впрямь княгиня знатная;

Жаль, что лапы-то лягушечьи.

Дико хохочет.

Феврония (кротко).

Не глумися, а одумайся;

Помни, что за грех свершил еси.

Кутерьма.

Старая погудка, старый лад!

Я не грешник, Господу приспешник,

Рая светлого привратничек:

Не губил я душ невинных, —

Причислял их к лику мученик,

Умножал Христово воинство.

Феврония.

Гриша, Гриша, замолчи и плачь!

Плачь, коль слёзы есть,— слезою выйдет.

Кутерьма (всхлипывая).

Право жаль мне, Гришку старого!

Хорошо тому душу спасать,

Кто живёт умом да хитростью, —

Скажет сердцу он послушному.

— “Коли глухо ты к чужой беде,

Мысли-помыслы поглубже спрячь.

Будем делать повелённое, —

Всех любить, самих себя губить,

Нищих жаловать, — поганых псов;

На том свете всё окупится”.

Феврония.

Боже, смилуйся над Гришенькой,

Дай ему любви хоть крошечку,

Слезоньки пошли умильные!

Кутерьма.

Вот как раз и осерчала! Видишь?

Ну, давай молиться, если хочешь...

(шепотом)

Только не Ему; ведь на Него-то

И смотреть нельзя: на век ослепнешь.

Поклонюсь-ка я сырой земли...

(приставая, как дитя).

Научи меня земле молиться,

Научи-ка, научи, княгинюшка!

Феврония.

Я ль не рада научить тебя?

Повторяй же слово.

Кутерьма становится и колени.

Феврония.

Ты земля, наши мати

Милосердная!

Кутерьма (повторяет).

Милосердная.

Феврония.

Всех поишь ты нас, кормишь

Злых и праведных.

Кутерьма.

Злых и праведных.

Феврония.

Ты прости согрешенье

Грише бедному!

Кутерьма.

Грише бедному.

Феврония.

А греху нет названья,

Нет и имени.

Кутерьма.

А не свесить греха-то

И не вымерить.

Феврония.

Ты, земля, острупела

От греха того.

Кутерьма (с глубоким чувством).

Острупела, родная,

Вся растлилася.

Феврония.

Ты пошли источник

Слёз горючиих.

Кутерьма.

Слёз горючих.

Феврония.

Было чтоб залить чем

Тебя, чёрную.

Кутерьма (невнимательно).

Тебя, чёрную.

Феврония.

Чтоб омылась, родная,

Ажно дó-бела.

Кутерьма (безсознательно).

Ажно дó-бела.

Феврония (увлекаясь).

И на нивушке новой,

Белой, как хартия,

Мы посеем с молитвой

Семя новое.

Кутерьма молчит и пугливо озирается.

И взойдут на той ниве

Цветы райские,

И сама ты, родная,

Разукрасишься…

Кутерьма (испуганно).

Кто с тобой сидит, княгинюшка?

Странен, тёмен и невзрачен он:

Смрадный дым из пасти сеется,

Очи словно угли пламенны,

А от духа, от нечистого

Нам крещеным быть живым нельзя.

(поспешно вскакивая).

Ой помилуй, господине мой!

Не казни холопа верного.

Что прикажешь мне? плясать? скакать?

Поглумиться ль? на дуде играть?

Бешено пляшет и свищет.

Кутерьма.

Ай люли, народилися,

Ай люли, в нас вселилися

Змий седмиглавый,

Змий десятирожный.

Ай люли, с ним жена,

Ай люли, рожена,

Зла и ненасытна,

Нага и бесстыдна.

Ай люли, наливай

Чашу сладкую,

Ай люли, подавай

Мерзость адову....

(в бешеном ужасе).

Страшно. Скрой меня голубушка,

Грудью, грудью защити меня!

Бросается головой на грудь Февронии и на мгновенье успокаи­вается.

Что же мне? Душа-то девичья,

Что в оконнице слюда светла:

Неприязнь насквозь мне видима.

Вот она. Глядит невзрачен бес…

Из очей его поганых

Спицы огненные тянутся,

В сердце Гришеньке вонзаются,

Жгут его огнём кромешным…

Где бежать? Куда я скроюсь.

Убегает с диким воплем.

Феврония (одна).

Гришенька!... Не слышит... убежал.

Ложится на мураву.

Хорошо мне стало лежучи, —

Хворой устали как не бывало;

И земля колышется тихонько,

Что дитя качает в колыбели.

Баю, баю, спи усни,

Спи, сердечко, отдохни,

Баю, баю, спи же, спи,

Ты, ретивое, засни.

На ветках дерев повсюду загораются восковые свечки. Из земли вырастают понемногу невиданные громадные цветы: золо­тые крыжанты, серебряные и алые розаны, череда, касатики и прочие; ближе к Февронии низкие, чем дальше, тем выше. Проход к болоту остаётся открытым.

Феврония.

Посмотрю я, что здесь цветиков,

И какие все чудесные!

Раззолочены касатики,

Череда-то словно в жемчуга…

Говорят бывают, пташечки

К нам из рая из пресветлого,

На своих павлиньих пёрышках,

Семена заносят дивные.

Ах, вы цветики нездешние,

Райский крин неувядаемый!

Как же вы поспели, выросли,

Середь былья не заглохнули?

Проносится лёгкое дуновение ветра.

Дивно мне, отколь неведомо

(Не из сада ли небесного),

Ветерки сюда повеяли…

И несут духи медовые

И гораздо благовонные

Прямо в душеньку усталую,

Прямо в сердце истомлённое.

Глубже, глубже воздохни душа!

Цветы, разросшиеся сплошной грядой, тихо качаются, словно кланяясь.

Посмотрю я, что здесь цветиков,

И какие все чудесные!

Все вокруг меня сомкнулися.

И, головками киваючи,

мне поклоны бьют низёхонько,

Госпожу свою приветствуя.

Ах, вы ласковые цветики,

Райский крин неувядаемый!

Такова превелика честь

Не пристала сиротинушке.

Оглядывается по сторонам.

Али вновь весна-красна пришла?

Все болота разлеплялись,

Все деревья разукрасились,

Что боярышня к злату венцу…

Запевают весенние птицы.

Разыгрались пташки вольные,

Тёмныя заросли покинули.

Голос Алконоста.

Укрепись надеждою,

Верой несомненною:

Всё забудется,

Время кончится.

Жди рабыня Божия,

Жди покоя тихого.

Феврония.

Кто ты, голос мне неведомый?

Человек аль птица вещая?

Голос Алконоста.

Есмь я птица милости;

Алконост зовомая;

А кому пою,

Тому смерть пришла.

Феврония.

Ай же птица недогадлива!

Чудеса такие видевши,

Умереть уж мне не боязно,

И не жаль житья сиротского.

Рвёт райские цветы и плетёт венок.

Ах, вы цветики нездешние,

Не прогневайтеся, милые:

Будет мне вас наломать, нарвать,

Будет мне из вас венок сплести!

Разоденусь я в последний раз,

Как невеста разукрашуся,

В руки райский крин возьму,

Буду ждать, тихонько радуясь:

(напевая слабым голосом).

Приходи моя, смертушка,

Гостьюшка моя желанная,

Приведи мя в место злачное[7],

Где жених упокояется.

Из глубины прогалины, по топи, усеянной цветами, как по­суху, медленно шествует призрак княжича Всеволода, озарён­ный золотистым сиянием, едва касаясь ногами почвы. Феврония, вновь полная сил, бросается к нему.

Феврония.

Ты ли, ясный свет очей моих?

Ты ль, веселье несказанное?

На тебя ль гляжу сердечного,

Света, жемчуга бесценного?

Ты ли, аль подобный точию

Всеволóду князю славному.

Призрак.

Веселись, моя невеста!

По тебя жених пришёл.

Феврония.

Жив надежда — друг, целёхонек!

Покажи свои мне раночки, —

Сорок раночек кровавыих:

Их обмою слезкой радостной,

Припеку их поцелуями.

Призрак.

Мёртв лежал я в чистом поле, —

Сорок смертных ран на теле.

Было то, но то минуло:

Нынче жив и Бога славлю.

Феврония и призрак.

Мы с тобою не расстанемся

Николи во веки вечные,

А и смерть сама, разлучница,

Пожалеет нашей младости.

Феврония.

Глянь-ка на Февронию

Оком своим ласковым.

Призрак.

О невеста красная,

Голубица нежная!

Феврония.

Око светозарное,

Нездешним веселием

Благодатно просветлённое!

Ты пахни в уста мои,

Духом дивных уст твоих.

А исходят с уст твоих

Слова вдохновенный.

Речь, тиха проникновенная.

Призрак.

Каково вы сладостны,

Воздухи весенние,

Таково твой голос сладостен;

Каково на цветиках

Чиста роса Божия,

Таково чиста слеза твоя.

Голос Сирина.

Сё жених пришёл, —

Что же медлиши?

Красный пир готов,—

Поспешай к нему.

Феврония.

Кто ты, голос мне неведомый?

Человек аль птица вещая?

Голос Сирина.

Птица Сирин я,

Птица радости;

А кому пою,

Будет вечно жить.

Призрак.

Ты пойми, невеста красная,

Разумей их речи вещие.

Феврония и призрак.

Даст Господь нам ныне радости,

А её ж не знали мы,

Явит оку свет невиданный,

Тихий незакатный свет.

Призрак.

Истомилась ты, измучилась,

От страстей от всех, от голода…

Вот, прими ко укреплению,

Нам дорога ведь не ближняя.

Вынимает из-за пазухи ломоть хлеба и подаёт Февронии.

Кто вкусил от хлеба нашего,

Тот причастен к вечной радости.

Феврония (бросая на землю крошки).

Полно мне… а крошки мелкие

Вам посею, пташки вольные,

На последок вас полакомлю.

(набожно)

Господи Иcyce, ты прими мя,

Водвори в селеньях праведных.

Оба, рука об руку, медленно уходят по болоту, едва касаясь земли, и скрываются из виду.


 

Оркестровой перехода ко II-й картине:
“Хождение в невидимый град. Звон успенский. Райские птицы”.


Пение Сирина и Алконоста.

Обещал Господь людям ищущим,

Людям страждущим, людям плачущим:

“Будет детушки, вам всё новое;

Небо новое дам хрустальное,

Землю новую дам нетленную…”

Сё сбывается слово Божие,

Царство светлое нарождается,

Град невидимый созидается,

Несказанный свет возжигается.

Люди радуйтесь, здесь обрящете.

Всех земных скорбей утешение,

Новых радостей откровение.


Картина II.

Град Китеж, чудесно преображенный. Успенский собор и княжий двор близ западных ворот. Высокие колокольни, костры на стенах, затейливые терема и повалуши из белого камня и кондового дерева. Резьба украшена жемчугом. Рос­пись синего, пепельного и сине-алаго цвета со всеми перехо­дами, какие бывают на облаках. Свет яркий, гопубовато-белый и ровный со всех сторон, как бы не дающий тени. Налево против ворот княжьи хоромы; крыльцо сторожат лев и единорог с серебряной шерстью. Сирин и Алконост, райские птицы с женскими ликами, поют, сидя на спицах. Толпа в белых, но мирских одеждах с райскими кринами и зажжёнными свечами в руках; среди толпы Поярок зрячий и отрок, бывший его поводырём.


Сирин и Алконост.

Двери райские вам открылися,

Время кончилось, — вечный миг настал.

Княжич и Феврония входят в ворота.

Народ.

Будь тебе добро у нас, княгиня.

Феврония, не помня себя от удивления, ходит по площади, всё осматривая, и в восторге плещет руками.

Феврония.

Царство светозарное. О, Боже!

Терема, врата и повалуши

Ровно бы из яхонта. А здесь.

Инороги среброшерстные!

Что за птицы пречудесные.

Голосами кличут ангельскими.

Народ окружает княжича и Февронию. И запевает свадебную песню под звуки гусель и райской свирели; бросая под ноги цветы — розаны и синие касатики.

Народ (поет).

Как по цветикам, по лазоревым,

По плакун траве, по невянущей

Не туманное ходит облачко,

К жениху идёт невестушка.

Играйте же, гусли, играйте свирели!

Феврония, вслушиваясь в песню, схваты­вает княжича за руку.

Феврония.

Свадебная песня-то; а чья же

Свадьба?

Княжич Всеволод.

Наша же голубушка.

Народ (поет).

Светлой радугой опоясана,

С неба звездами вся разубрана,

Сзади крылия тихой радости,

На челе напрасных мук венец.

Играйте же, гусли, играйте, свирели!

Феврония.

Эту песню там ведь не допели.

Помню, милый. То-то дивно!

Народ (поет).

Окурим её темьян-ладоном,

Окропим мы живой водицею;

А и скорбь тоска позабудется,

Все, что грезилось, само придёт.

Окончив песню, народ снова кланяется Февронии.

Народ.

Будь тебе добро у нас княгиня!

На крыльце княжьих хором появляется князь Юрий.

Княжич Всеволод (указывая на отца).

Вот и свёкор, князь родитель мой.

Князь Юрий.

Милость Божья над тобой, невестка!

Феврония (кланяясь на все стороны).

Кланяюсь вам, праведные люди,

И тебе, мой свёкор батюшка.

Не судите вы меня сиротку,

Простоту мою в вину не ставьте,

А примите в честную обитель,

Во любви меня своей держите.

А тебя спрошу я, свекор батюшка:

Не во сне ль мне всё привиделось?

Князь Юрий.

Сон-то нынче явью стал, родная,

Что в мечте казалось óжило.

Феврония.

Люди добрые, повидайте,

Шла сюда я лесом с вечера, —

Да и шла-то время малое, —

А у вас здесь несказанный свет,

Словно солнце незакатное.

(запевая стих)

Отчего у вас здесь свет велик,

Само небо лучезарное, —

Что бело, а что лазорево,

Инде ж будто заалелося?

Князь Юрий, княжич Всеволод и райские птицы.

Оттого у нас здесь свет велик,

Что молитва стольких праведных

Изо уст исходит видимо,

Яко столб огнистый до неба;

Без свечей мы здесь и книги чтём,

А и греет нас, как солнышко.

Феврония.

Отчего здесь ризы светлые,

Словно сны на вешнем солнышке

Искрится, переливается, —

Больно глазу непривычному.

Кн. Юрий, кн. Всеволод, Поярок, отрок и райские птицы.

Оттого здесь ризы светлые, —

Словно снег на вешнем солнышке, —

Что слезой они омылися,

Изобильною горючею.

Таковые ж ризы светлые

И тебе здесь уготованы.

Девушки облекают Февронию в блестящие ризы. Одетая, она стоит, закрыв лицо руками.

Народ.

Милость Божья,

Над тобою!

Буди с нами

Здесь во веки,

Водворися

В светлом граде,

Где ни плача,

Ни болезни,

Где же сладость,

Бесконечна.

Радость

Вечна…

Феврония (на коленях со слезами).

О, за что же

Эта радость?

Чем я Богу

Угодила?

Не святая,

Не черница,

Лишь любила

В простоте я.

Князь Юрий, княжич Всеволод и райские птицы.

Поднесла ты Богу-свету,

Те три дара,

Что хранила:

Ту ли кротость

Голубину,

Ту любовь ли

Добродетель,

Те ли слезы

Умиленья.

Князь Всеволод.

Ай-же ты невеста верная!

Время нам во церковь Божию,

Во церковь Божию, ко злату венцу.

Феврония (с ласковой просьбой).

Милый мой, жених желанный!

Там в лесу остался Гришенька;

Он душой и телом немощен,

Что ребёнок стал он разумом...

Как бы Гришеньку в сей град ввести?

Князь Юрий.

Не приспело время Гришино:

Сердце к свету в нём не просится.

Феврония.

Ах, хотя бы грамотку послать,

Утешенье Грише малое,

Меньшей братии благую весть!

Князь Юрий.

Что же? Фёдор грамоту напишет,

Отрок малый Грише донесёт:

Пусть по всей Руси поведает

Чудеса велики Божии.

Феврония (Поярку).

Ну, пиши. Чего же не сумею,

Люди добрые доскажут.

Поярок кладёт на точёные перила княжья крыльца длинный свиток и готовится писать. Феврония и князья около неё.

Феврония (подсказывая Поярку, что писать).

Гришенька, хоть слаб ты разумом.

А пишу тебе сердечному.

Поярок пишет.

Написал аль нет?

Поярок.

Написано.

Феврония.

В мертвых не вменяй ты нас, мы живы:

Китеж град не пал, но токмо скрылся.

Мы живём в толико злачном месте,

Что и ум вместить никак не может.

Процветаем аки финики,

Аки крины благовонные;

Пенье слушаем сладчайшее

Сириново, Алконостово...

(князю Юрию)

Кто-же в град сей внидет, государь мой?

Князь Юрий (подсказывая писцу).

Всяк, кто ум не раздвоён имея,

Паче жизни в граде быть восхощет.

Феврония (продолжая послание).

Ну, прощай, не поминай нас лихом,

Дай Господь тебе покаяться!

Вот и знак: в ночи взгляни на небо,

Как столпы огнистые пылают.

Скажут: пáзори[8] играют… нет,

То восходи[9] праведных молитва.

(ко всем)

Так ли говорю я?

Народ.

Так, княгиня.

Феврония (снова Поярку).

Ино же к земли приникни ухом:

Звон услышишь благостный и чудный,

Словно свод небесный зазвенел

То во Китеже к заутрени звонят.

Написал, Феодор?

Поярок.

Написал.

Феврония (княжичу).

Ну, идём теперь, идём, мой милый!

Княжич Всеволод берёт Февронию за руку и ведёт в собор.

Народ (провожая их).

Здесь ни плача,

Ни болезни,

Сладость, сладость

Бесконечна,

Радость

Вечна...

Двери Успенского собора распахиваются, являя неизреченный свет.


 

Конец сказания

*                  *
*

Послесловие

Фирмой UEP-CD (Екатеринбург, Россия) издан альбом из трех лазерных компакт-дисков “Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии” (© UEP-CD 1995), содержащий полную, без сокращений запись оперы, произведенную в зале Екатеринбургского государст­венного театра оперы и балета 12 — 21 сентября 1995 г. Цена альбома на протяжении 1997 — 2000 гг. составляет 350 — 540 рублей в разных магазинах СПб. Надо отдать должное: качество этой цифровой записи хорошее в том смысле, что слова понятны и без текста либретто, что отличает эту запись от записи фирмы “Мелодия” (С 10 29809 002, 1990 г.), выпущенной на обычных граммофонных пластинках, где слов было большей частью не разобрать, поскольку их подавляли шепелявость микрофонов и излишне громкое звучание музыки.

И прежде чем слушать, следует понять, что это не та музыка и не тот текст, который может быть внешним фоном для чьих-либо мыслей. В этот поток следует войти, а потом ему отдаться.



[1] В некоторых местах при переводе текста к ныне принятому алфавиту сохранена оригинальная передача звучания речи. В дальнейшем тексте сноски, не помеченные годами, начиная с 2000 г., принадлежат авторам оперы.

[2] Далее фрагмент текста выделен курсивом нами в настоящей публикации, поскольку он представляет собой концентрированное выражение Русского богословия — Язычества в Единобожии. Более обстоятельно об этом в материалах Концепции общественной безопасности см. в работе “«Мастер и Маргарита»: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры” (Примечание 2004 г.)

[3] Текст в скобках добавлен по аудиозаписи постановки оперы (Примечание 2004 г).

[4] Далее фрагмент текста выделен курсивом нами в настоящей публикации, поскольку это ещё одно место, где прямо выражено Русское богословие — Язычество в Единобожии. (Примечание 2004 г.)

[5] «Стрелся» — это диалектное простонародное слово, эквивалентное «встретился» (Примечание 2004 г.).

[6] Пологий холм.

[7] Это слово — однокоренное со словом «злаки». То есть изначально злачное место — место, где обильно произрастают злаки, что в глубокой древности понималось как залог благополучия, а не как в последствии как место разврата (Примечание 2000 г.).

[8] Северное сияние.

[9] Либо «восходит» (примечание 2000 г.)?



О публикации

Название:Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии (либретто оперы)
Авторство:В.И. Бельский, Н.А.Римский-Корсаков; 1905 г.
Раздел: «Другие авторы (cопутствующие материалы)»
Опубликовано:29.12.2004
Постоянный адрес:
http://www.old.vodaspb.ru/russian/files/another/kitezh.html
Zip-архив документа в формате MS Word: kitezh.zip  (50 kB)